Неуважение к личности или Почему уезжают из России (рассказ женщины, эмигрировавшей в Канаду)

«Всякая женщина время от времени посещает врача-гинеколога. Происходит это так: женщина заходит в кабинет, врач говорит: “Раздевайтесь, ложитесь на кресло”. Ну она, конечно, все исполняет: раздевается ниже пояса, забирается по ступенькам на кресло, устраивается там кое-как, задирает ноги на железные подставки и… лежит. Довольно долго. В самой нелепой позе. Врач что-то пишет, говорит по телефону, может выйти по своим делам, потом вернется, будет мыть руки. К креслу он подойдет, только когда женщина почувствует себя самой последней дурой… Во время осмотра в кабинет гинеколога может зайти кто угодно. Заглянет очередной пациент, попросит выписать направление. Медсестра принесет карты из регистратуры. Другой врач зайдет чайку попить… Никому даже в голову не приходит, что женщина в кресле не хочет, чтоб ее видели голой. Что она — человек. Она личность, и эта личность требует к себе уважения… Уважение к личности — краеугольный камень любого более-менее цивилизованного общества. Но только не нашего. Женщина в гинекологическом кресле — не человек. Она вещь. Полежит без трусов, ничего ей не сделается… * * *
Говорят, что у нас не воспитывают уважение к личности. Это неправильно. У нас воспитывают неуважение к личности. Начинается с того, чточитать дальше взрослые бесцеремонно подавляют детей уже в самом раннем детстве. К примеру, насильно заставляют их есть. Возможно, в последние годы что-то изменилось, но когда рос мой сын, воспитательница в детском саду садилась позади ребенка и пихала ложку ему в рот, другой рукой держа его за волосы. Ребенок давился, а воспитательница ласково приговаривала: “Жри, а то урою”. С детьми-рецидивистами поступали жестче: им выливали тарелку за шиворот. У нас была девочка, которая в дни выдачи борща возвращалась домой в платье с коричневым пятном на спине. Она не любила борщ. Если такая девочка впоследствии будет врачом, она никогда не станет разговаривать с родственниками больного, объяснять, что с ним творится, есть ли улучшение и каковы перспективы. Заплаканные родственники будут униженно сторожить ее в больничном коридоре часами, и если все-таки дождутся и спросят, заикаясь, какие лекарства ему дают, она тут же отбреет: “А вы что — врач?” Ее научили не уважать людей, и она их не уважает. Пациенты — вещи, помрут, да и ладно. * * * Уровень уважения к детям старшего возраста наилучшим образом характеризуют кабинки школьных туалетов, в которых не предусмотрены двери. Но человек не может нормально развиваться как личность, если с шести лет и до семнадцати ему приходится справлять естественные надобности на глазах всего честного люда. Зато в пригородных электричках вообще нет туалетов. Люди едут по два с половиной, по три часа и терпят. А ведь среди них множество больных, и пожилых, и дети есть, и беременные, и для всех это — если не мука, то огромное неудобство. Но если людей не принято уважать, кто будет заботиться, чтоб им было удобно? Они вещи, потерпят, а не хотят терпеть — пусть в тамбуре мочатся или между вагонами… Все будто нарочно устроено так, чтоб люди постоянно испытывали неловкость, дискомфорт и преодолевали трудности на ровном месте. Россия — неудобная страна. Москва — неудобный город. Если где-то есть три двери, открытой оставят одну — давитесь, ****. Дорожные знаки и схемы установят так, что, если по ним ориентироваться, уедешь к черту на рога. В метро из четырех эскалаторов включат два, чтоб пассажиры толкались на входе. Если надо заполнять бланки, составлять заявления — никто не объяснит тонкостей. Пять раз перепишешь, пока заполнишь правильно, и на тебя еще будут орать: “Читать умеете? Образец на стене, все написано”. Там, где ожидается очередь, никогда не поставят стулья. ЖЭКи, бухгалтерии, администрации, милиции — все присутственные места без исключения устроены так, чтоб люди там часами стояли на ногах. В нашем отделении милиции паспортный стол размещается на третьем этаже, и когда меняли паспорта, старики, явившиеся за краснокожей паспортиной, сидели и лежали прямо на ступеньках лестницы. Очередь-то длинная, не достоишься. Интересно, что старикам и немощным по их просьбе паспорта могли принести домой. Но о такой возможности им никто не сказал. Зачем? Они же вещи, постоят, не развалятся… * * * Люди привыкают к тому, что их не уважают. Они перестают замечать неуважение и неудобство и думают, что это так надо. Это очень правильно — чтоб без туалета, без трусов, сесть некуда и все на тебя орут.»

(Орфография и пунктуация источника сохранены)